Дмитрий Александров — Остроумов

Нет, я недовольна. Через силу дочитала до конца, пожала плечами, полностью узнав сумбур в чувствах ведущих персонажей, сиречь сестер и объектов их интересов. "Что он Гекубе? Что ему Гекуба?" Осталось ощущение, как от эпизода из давнего американского фильма, где девочка-подросток, обуреваемая какими-то чувствами и сильно расстроенная (не помню какими, да и неважно это), впирается в зал, где идет совещание по серьезному вопросу, и стоит, привлекая внимание. А потом взрослые мужчины прерываются, деликатно вопрошают ее, вежливо выпроваживают, вместо того, чтобы просто сразу удалить из зала, дабы уже за его пределами некто незанятый вопрошал и утешал. На мой недоуменный вопрос: "Я туплю. Как так, она непрошенная вперлась, помешала. И почему ей такое внимание? Она кто?" ответил умудренный созритель: "Режиссер показывает уважительность и деликатность американцев. У них принято обращать особое внимание на чувства расстроенных людей." Мое же возмущенное сознание не согласилось с поведением той девочки. Ведь она-то не проявила ни вежливости, ни деликатности, поставив свои чувства выше дел десятков участников совещания! Извините за длинный пример, но в этой книге, автор, на мой взгляд, зациклился на чувствах и переживаниях персонажей. Интрига ослабела, сюжет разжижился. Мой интерес к повествованию пропал. Мой, личный. Как читательницы, а не наемного литературного критика. О чем я и высказалась, пусть и избыточно эмоционально. Вполне вероятно, кому-то более чувственному, не столь черствому, книга и понравится.

Очень странное чувство вызывает этот роман. Сначала мне понравился слегка "одревненный" слог, весьма и весьма подходящий русскому обществу, нарочито закосневшему в том, "царском, дореволюционном" (в нашем, реальном, а не авторском мире), архаичном купеческом глаголании. Но чем дальше я продвигалась по сюжету, тем гуще становилось раздражение - опять же от нарочитой сложности характеров женской части семьи Остроумовых. Словно автор усердно подливал к "тургеневщине" (барышень его помните?) еще и "гётевщину" (из юного Вертера), для людей деятельных и занятых делом - смесь несвойственную и чужеродную. Я сейчас намеренно сделала перерыв, чтобы продышаться и вынырнуть и розовых слез и соп..., короче, из сиропа, характерного для слащавой женской прозы. Потом, остыв от раздражения, попытаюсь дочитать до конца. Неловко как-то по первой половине книги давать отзыв.